Николай Кузьмин: О Данилевском спорно или О чем на самом деле писал Николай Яковлевич Данилевский
Если попросить любого человека, интересующегося философией истории или отечественной мыслительной традицией кратко охарактеризовать суть концепции Н.Я. Данилевского, изложенной в его труде «Россия и Европа», то можно будет услышать примерно следующее: «Данилевский обосновал идею о том, что человечество разделено на отдельные цивилизации, которые он называл культурно-историческими типами. Каждая из этих цивилизаций, подобно биологическим организмам, рождается, растет, приходит к расцвету, а затем угасает и умирает. В числе этих культурно-исторических типов Николай Яковлевич называл и славянский тип, олицетворяемый Россией, который находится в стадии роста и приближается к расцвету, в отличие от Европы, где этот расцвет уже пройден и приближается упадок». Кроме того, обязательно с гордостью добавят, что Данилевский предвосхитил Шпенглера или даже скажут, что немецкий философ просто содрал свою знаменитую теорию, изложенную в книге «Закат Европы», у русского ученого.
Так, как правило, воспринимается у нас философско-историческая теория Данилевского. Но возникает два вопроса. Первый: стоит ли гордиться тем, что у нас опередили Шпенглера? Ведь немецкий философ подарил миру весьма неоднозначную и, прямо скажем, социально опасную философско-историческую концепцию. Второй: как мог человек, русский до мозга костей, увлечься идеей, расчленяющей человечество? Ведь для нашего менталитета, наоборот, свойственно стремление к целостности, всеобщности, соборности.
Попробуем ответить на эти вопросы.
Ху из Шпенглер?
«Закат Европы» это, бесспорно, выдающее произведение. Культурологический анализ высочайшего уровня в нем явно превалирует над философией истории. Но известно то оно больше именно как определенная концепция исторического процесса, точнее обоснование отсутствия этого самого процесса. У Шпенглера нет никакой истории, никакого человечества, есть лишь абсолютно обособленные культурные организмы, рождающиеся, живущие по определенному плану и неизбежно умирающие.
Первый том «Заката Европы» вышел в мае 1918 года и сразу же стал тем, что сейчас называют бестселлером. Возникает вопрос, как могло стать суперпопулярным весьма сложное произведение, написанное довольно-таки непростым языком и требующее от читателя очень высокого уровня эрудиции. Напомним, что подходила к концу первая мировая война, Германия находилась в очень сложном положении, население почти голодало, значительная часть образованных людей была призвана в армию. И тут вдруг такой интерес к философским изысканиям! Кто же устроил «Закату Европы» такой промоушен?
Ответ на этот вопрос достаточно очевиден. Это те, кто был заинтересован в том, чтобы лишить человечество стремления строить лучшее будущее (какое будущее, если, согласно Шпенглеру, у Европы уже закат, а другие культуры давно умерли). Это те, кто был заинтересован в том, чтобы остановить историю, чтобы не нашлись силы, способные преодолеть кризисное состояние цивилизации. Не случайно Шпенглер открыто поддерживал национал-социалистов, хотя лидеры НСДАП ему явно не внушали симпатии. «Гитлер - болван, но движение следует поддержать», - говорил он в 1932 году. А ведь после ошеломляющего успеха «Заката Европы» мнение Шпенглера многое значило для немецкой интеллигенции того времени.
То есть, концепция обособленных культурно-исторических типов, доведенная до своей крайности, означает апологию невозможности прогрессивного развития человечества. Концепция культурно-исторических типов в своем завершенном виде – это своеобразная некрофилия, любовь к тому, что неизбежно движется к смерти. У Шпенглера эта порочная страсть явно просматривается.
Восприятие себя как отдельной обособленной цивилизации обеспечивает алиби для пассивности. С одной стороны – все фигня по сравнению с тысячелетним циклом. С другой – к чему суетится, если, например, мы итак на подъеме, а наш конкурент – движется к упадку. Но разве Данилевский к такой мысли хотел подвести своих читателей? Любой, кто внимательно читал «Россию и Европу», понимает, что это не так. Стоит ли в этом случае гордиться тем, что Николай Яковлевич опередил Шпенглера? Вопрос риторический. Мы же не станем гордиться тем, что «Народная воля» предвосхитила, например, исламский терроризм.
«Россия и Европа» как политическая технология
Самая знаменитая книга Н.Я. Данилевского писалась в условиях жесткой политической полемики между западниками и славянофилами. И направленность «России и Европы» в первую очередь полемическая. Это во многом объясняет и некоторую излишнюю эмоциональность текста книги, и определенную слабость в аргументировании идей. Автор явно делал выбор в пользу образности и простоты аргументов, в ущерб научной логической точности.
В этом смысле «Россию и Европу» можно рассматривать как своеобразную политическую технологию создания картины мира, которая должна направить политическую активность в нужную сторону.
Говоря современным языком, Данилевский формирует идентичность России. Политтехнологи знают, что создание идентичности – это залог успеха для движения, партии. В конце концов, строительство национальных государств опиралось, в первую очередь, на конструирование, превращение слабого этнического самосознания в мощную национальную идентичность. Работа Николая Яковлевича может служить хрестоматийным примером такого конструирования.
Прежде чем мы покажем, как он это делал, необходимо кратко рассказать о том, как создается социальная идентичность. Ее формирование проходит в три этапа. Обретение идентичности основывается, во-первых, на выделении в социальном окружении индивида отдельных социальных категорий, типов. Это называется социальной категоризацией. Во-вторых, на приписывании категориям, группам, к которым человек относит себя, в основном положительных качеств, а другим – отрицательных, противопоставляя их своим. Этот второй этап в теории идентичности называется социальным сравнением или социальным творчеством. В результате этого становится возможным третий этап, на котором обретается идентичность как положительная «я-концепция», совокупность представлений о позитивных качествах группы, к которой принадлежит индивид, и, в основном, отрицательных - к которым он себя не относит.
Теория социальной идентичности была разработана в социальной психологии в 70-е – 80-е годы ХХ века. А вот как это делал Данилевский на сто лет раньше. В третьей главе своей книги он выделяет Россию из Европы, противопоставляя ей Россию и всю славянскую культуру (сама концепция культурно-исторических типов это пример расчленения окружающей действительности на отдельные категории). Россия в представлении Николая Яковлевича «не причастна ни европейскому добру, ни европейскому злу, как же может она принадлежать Европе»; одновременно она являет собой «весьма трудно преодолимое препятствие к развитию и распространению... европейской или германо-романской цивилизации».
Далее (в восьмой главе) автор принимается за «социальное сравнение» и «социальное творчество», приписывая России в основном положительные качества, а Европе – в основном отрицательные: «славянские народы самою природою (выделено мной) избавлены от этой насильственности характера, которую народам романо-германским... удается только перемещать из одной формы деятельности в другую»; «Причина догматической разницы между Церквами западною и восточною не имеет иного источника, кроме невежества, господствовавшего на Западе (выделено мной) в первые века средней истории».
В результате этих построений Н.Я. Данилевским конструируется идентичность России, ярко положительная ее «я-концепция», имеющая и эмоциональный подтекст (пятнадцатая глава): «Будучи чужда европейскому миру по своему внутреннему складу, будучи, кроме того, слишком сильна и могущественна, чтобы занимать место одного из членов европейской семьи... - Россия не иначе может занять достойное себя и славянства место в истории, как став главой особой, самостоятельной системы государств и служа противовесом Европе во всей ее общности и целости».
Нынешним шумным политтехнологам можно было бы поучиться у Данилевского как без клянченья денег и освоения непомерных бюджетов продвигать в общество нужные идеи, да так, чтобы их через полтораста лет вспоминали добрым словом.
Но, с другой стороны, политические технологии способны осуществлять политическую мобилизацию на основе сформированной идентичности, но не могут сформировать самость культурной общности, неспособны дать ей самосознание, которое может двигать ее вперед и обеспечивать раскрытие ее внутреннего потенциала,
Так о чем на самом деле писал Данилевский
Итак, концепция культурно-исторических типов для Данилевского – это политическая технология. Но сам то он не технолог, а значительный, самобытный и глубокий мыслитель. Что же он пытался нам сказать в своей книге?
Если у Шпенглера история не имеет никакой цели, и собственно истории как процесса нет, то для Данилевского такая цель есть, а, значит, есть и история. А если есть цель, то необходимы и усилия по ее достижению. Можно сколько угодно упиваться собственной цивилизационной исключительностью, но без приложения усилий, без напряженной работы духа никакой полноценной цивилизации не будет. А будет только этнокультурная экзотика, пригодная лишь для того, чтобы разводить туристов на бабло, и то очень небольшое.
Данилевский в своей работе прямо говорит о том, что единое человечество существует и у него есть цель, и есть путь движения к этой цели. Этот путь и есть реализация народом, цивилизацией своей самости, своей миссии.
В шестой главе Николай Яковлевич пишет: «Человечество и народ (нация, племя) относятся друг к другу как родовое понятие к видовому: следовательно, отношения между ними должны вообще те же, какие вообще бывают между родом и видом». Это вам не плоские и общепонятные биологические аналогии, которыми Данилевский обосновывает отношения между культурно-историческими типами. Это строгая формальная логика. Если народ – это вид, то человечество – это великая общая идея, вне которой народ сам по себе существовать не может. Только такой вывод логически следует из родо-видового отношения между человечеством и отдельным народом.
«Задача человечества состоит не в чем другом, как в проявлении, в разные времена и разными племенами, всех тех сторон, всех тех особенностей направления, которые лежат виртуально (в возможности, in potentia) в идее человечества. Ежели бы, когда человечество совершит весь свой путь или, правильнее, все свои пути, нашелся кто-либо, могущий обозреть все пройденное, все разнообразные типы развития, во всех их фазисах, тот мог бы составить себе понятие об идее, осуществление которой составляло жизнь человечества» - вот как в шестой главе представлял себе Данилевский картину исторического процесса и место в нем отдельных цивилизаций.
В этой же главе Николай Яковлевич говорит о том, что «всечеловеческая цивилизация» – это «идеал, достижимый последовательным или совместным развитием всех культурно-исторических типов, своеобразною деятельностью которых проявляется историческая жизнь человечества в прошедшем, настоящем и будущем».
Фактически это означает, что любая отдельная цивилизация выполняет свою особую миссию. И если Европа, по мнению Данилевского, – это уходящий культурно-исторический тип, а славянство в лице России – приходящий ей на смену и обладающий более высокими исходными качествами, то значит и должны стоять перед ним более значительные задачи. И только реализуя эти задачи, Россия может стать полноценной цивилизацией.
В этой идее и раскрывается настоящий Данилевский, именно в ней реализуется его русскость и православность, которым должно претить разделение человечества на изолированные единицы. Вспоминая Шпенглера и его симпатии к нацизму, уместно сказать и о том, какому типу религиозной ориентации угодно тотальная разделенность человечества. Это современное неоязычество, которое процветало в нацистской Германии и у которого, к сожалению, появились последователи у нас. Шпенглеровская разделенность – это возвращение в архаику, а идеал Данилевского – это путь в будущее.
Для Николая Яковлевича концепция культурно-исторических типов, осознание Россией себя как самобытной культурной целостности – это лишь инструмент, лишь стартовый пункт на пути осуществления всечеловеческого предназначения.
Именно такое понимание идей Данилевского требует от России осознания своего места в мировом историческом процессе, своей миссии по отношению к миру. И именно в таком качестве она может стать центром притяжения для славянского мира. А попытки отгородиться в самодовольстве культурно-исторической исключительности, как сейчас стало модно говорить, контрпродуктивны.
Николай Кузьмин
кандидат философских наук
Больше аналитики, инсайдерских данных и актуальных новостей читайте в Telegram-канале НОВОРОСС.ИНФО
Так, как правило, воспринимается у нас философско-историческая теория Данилевского. Но возникает два вопроса. Первый: стоит ли гордиться тем, что у нас опередили Шпенглера? Ведь немецкий философ подарил миру весьма неоднозначную и, прямо скажем, социально опасную философско-историческую концепцию. Второй: как мог человек, русский до мозга костей, увлечься идеей, расчленяющей человечество? Ведь для нашего менталитета, наоборот, свойственно стремление к целостности, всеобщности, соборности.
Попробуем ответить на эти вопросы.
Ху из Шпенглер?
«Закат Европы» это, бесспорно, выдающее произведение. Культурологический анализ высочайшего уровня в нем явно превалирует над философией истории. Но известно то оно больше именно как определенная концепция исторического процесса, точнее обоснование отсутствия этого самого процесса. У Шпенглера нет никакой истории, никакого человечества, есть лишь абсолютно обособленные культурные организмы, рождающиеся, живущие по определенному плану и неизбежно умирающие.
Первый том «Заката Европы» вышел в мае 1918 года и сразу же стал тем, что сейчас называют бестселлером. Возникает вопрос, как могло стать суперпопулярным весьма сложное произведение, написанное довольно-таки непростым языком и требующее от читателя очень высокого уровня эрудиции. Напомним, что подходила к концу первая мировая война, Германия находилась в очень сложном положении, население почти голодало, значительная часть образованных людей была призвана в армию. И тут вдруг такой интерес к философским изысканиям! Кто же устроил «Закату Европы» такой промоушен?
Ответ на этот вопрос достаточно очевиден. Это те, кто был заинтересован в том, чтобы лишить человечество стремления строить лучшее будущее (какое будущее, если, согласно Шпенглеру, у Европы уже закат, а другие культуры давно умерли). Это те, кто был заинтересован в том, чтобы остановить историю, чтобы не нашлись силы, способные преодолеть кризисное состояние цивилизации. Не случайно Шпенглер открыто поддерживал национал-социалистов, хотя лидеры НСДАП ему явно не внушали симпатии. «Гитлер - болван, но движение следует поддержать», - говорил он в 1932 году. А ведь после ошеломляющего успеха «Заката Европы» мнение Шпенглера многое значило для немецкой интеллигенции того времени.
То есть, концепция обособленных культурно-исторических типов, доведенная до своей крайности, означает апологию невозможности прогрессивного развития человечества. Концепция культурно-исторических типов в своем завершенном виде – это своеобразная некрофилия, любовь к тому, что неизбежно движется к смерти. У Шпенглера эта порочная страсть явно просматривается.
Восприятие себя как отдельной обособленной цивилизации обеспечивает алиби для пассивности. С одной стороны – все фигня по сравнению с тысячелетним циклом. С другой – к чему суетится, если, например, мы итак на подъеме, а наш конкурент – движется к упадку. Но разве Данилевский к такой мысли хотел подвести своих читателей? Любой, кто внимательно читал «Россию и Европу», понимает, что это не так. Стоит ли в этом случае гордиться тем, что Николай Яковлевич опередил Шпенглера? Вопрос риторический. Мы же не станем гордиться тем, что «Народная воля» предвосхитила, например, исламский терроризм.
«Россия и Европа» как политическая технология
Самая знаменитая книга Н.Я. Данилевского писалась в условиях жесткой политической полемики между западниками и славянофилами. И направленность «России и Европы» в первую очередь полемическая. Это во многом объясняет и некоторую излишнюю эмоциональность текста книги, и определенную слабость в аргументировании идей. Автор явно делал выбор в пользу образности и простоты аргументов, в ущерб научной логической точности.
В этом смысле «Россию и Европу» можно рассматривать как своеобразную политическую технологию создания картины мира, которая должна направить политическую активность в нужную сторону.
Говоря современным языком, Данилевский формирует идентичность России. Политтехнологи знают, что создание идентичности – это залог успеха для движения, партии. В конце концов, строительство национальных государств опиралось, в первую очередь, на конструирование, превращение слабого этнического самосознания в мощную национальную идентичность. Работа Николая Яковлевича может служить хрестоматийным примером такого конструирования.
Прежде чем мы покажем, как он это делал, необходимо кратко рассказать о том, как создается социальная идентичность. Ее формирование проходит в три этапа. Обретение идентичности основывается, во-первых, на выделении в социальном окружении индивида отдельных социальных категорий, типов. Это называется социальной категоризацией. Во-вторых, на приписывании категориям, группам, к которым человек относит себя, в основном положительных качеств, а другим – отрицательных, противопоставляя их своим. Этот второй этап в теории идентичности называется социальным сравнением или социальным творчеством. В результате этого становится возможным третий этап, на котором обретается идентичность как положительная «я-концепция», совокупность представлений о позитивных качествах группы, к которой принадлежит индивид, и, в основном, отрицательных - к которым он себя не относит.
Теория социальной идентичности была разработана в социальной психологии в 70-е – 80-е годы ХХ века. А вот как это делал Данилевский на сто лет раньше. В третьей главе своей книги он выделяет Россию из Европы, противопоставляя ей Россию и всю славянскую культуру (сама концепция культурно-исторических типов это пример расчленения окружающей действительности на отдельные категории). Россия в представлении Николая Яковлевича «не причастна ни европейскому добру, ни европейскому злу, как же может она принадлежать Европе»; одновременно она являет собой «весьма трудно преодолимое препятствие к развитию и распространению... европейской или германо-романской цивилизации».
Далее (в восьмой главе) автор принимается за «социальное сравнение» и «социальное творчество», приписывая России в основном положительные качества, а Европе – в основном отрицательные: «славянские народы самою природою (выделено мной) избавлены от этой насильственности характера, которую народам романо-германским... удается только перемещать из одной формы деятельности в другую»; «Причина догматической разницы между Церквами западною и восточною не имеет иного источника, кроме невежества, господствовавшего на Западе (выделено мной) в первые века средней истории».
В результате этих построений Н.Я. Данилевским конструируется идентичность России, ярко положительная ее «я-концепция», имеющая и эмоциональный подтекст (пятнадцатая глава): «Будучи чужда европейскому миру по своему внутреннему складу, будучи, кроме того, слишком сильна и могущественна, чтобы занимать место одного из членов европейской семьи... - Россия не иначе может занять достойное себя и славянства место в истории, как став главой особой, самостоятельной системы государств и служа противовесом Европе во всей ее общности и целости».
Нынешним шумным политтехнологам можно было бы поучиться у Данилевского как без клянченья денег и освоения непомерных бюджетов продвигать в общество нужные идеи, да так, чтобы их через полтораста лет вспоминали добрым словом.
Но, с другой стороны, политические технологии способны осуществлять политическую мобилизацию на основе сформированной идентичности, но не могут сформировать самость культурной общности, неспособны дать ей самосознание, которое может двигать ее вперед и обеспечивать раскрытие ее внутреннего потенциала,
Так о чем на самом деле писал Данилевский
Итак, концепция культурно-исторических типов для Данилевского – это политическая технология. Но сам то он не технолог, а значительный, самобытный и глубокий мыслитель. Что же он пытался нам сказать в своей книге?
Если у Шпенглера история не имеет никакой цели, и собственно истории как процесса нет, то для Данилевского такая цель есть, а, значит, есть и история. А если есть цель, то необходимы и усилия по ее достижению. Можно сколько угодно упиваться собственной цивилизационной исключительностью, но без приложения усилий, без напряженной работы духа никакой полноценной цивилизации не будет. А будет только этнокультурная экзотика, пригодная лишь для того, чтобы разводить туристов на бабло, и то очень небольшое.
Данилевский в своей работе прямо говорит о том, что единое человечество существует и у него есть цель, и есть путь движения к этой цели. Этот путь и есть реализация народом, цивилизацией своей самости, своей миссии.
В шестой главе Николай Яковлевич пишет: «Человечество и народ (нация, племя) относятся друг к другу как родовое понятие к видовому: следовательно, отношения между ними должны вообще те же, какие вообще бывают между родом и видом». Это вам не плоские и общепонятные биологические аналогии, которыми Данилевский обосновывает отношения между культурно-историческими типами. Это строгая формальная логика. Если народ – это вид, то человечество – это великая общая идея, вне которой народ сам по себе существовать не может. Только такой вывод логически следует из родо-видового отношения между человечеством и отдельным народом.
«Задача человечества состоит не в чем другом, как в проявлении, в разные времена и разными племенами, всех тех сторон, всех тех особенностей направления, которые лежат виртуально (в возможности, in potentia) в идее человечества. Ежели бы, когда человечество совершит весь свой путь или, правильнее, все свои пути, нашелся кто-либо, могущий обозреть все пройденное, все разнообразные типы развития, во всех их фазисах, тот мог бы составить себе понятие об идее, осуществление которой составляло жизнь человечества» - вот как в шестой главе представлял себе Данилевский картину исторического процесса и место в нем отдельных цивилизаций.
В этой же главе Николай Яковлевич говорит о том, что «всечеловеческая цивилизация» – это «идеал, достижимый последовательным или совместным развитием всех культурно-исторических типов, своеобразною деятельностью которых проявляется историческая жизнь человечества в прошедшем, настоящем и будущем».
Фактически это означает, что любая отдельная цивилизация выполняет свою особую миссию. И если Европа, по мнению Данилевского, – это уходящий культурно-исторический тип, а славянство в лице России – приходящий ей на смену и обладающий более высокими исходными качествами, то значит и должны стоять перед ним более значительные задачи. И только реализуя эти задачи, Россия может стать полноценной цивилизацией.
В этой идее и раскрывается настоящий Данилевский, именно в ней реализуется его русскость и православность, которым должно претить разделение человечества на изолированные единицы. Вспоминая Шпенглера и его симпатии к нацизму, уместно сказать и о том, какому типу религиозной ориентации угодно тотальная разделенность человечества. Это современное неоязычество, которое процветало в нацистской Германии и у которого, к сожалению, появились последователи у нас. Шпенглеровская разделенность – это возвращение в архаику, а идеал Данилевского – это путь в будущее.
Для Николая Яковлевича концепция культурно-исторических типов, осознание Россией себя как самобытной культурной целостности – это лишь инструмент, лишь стартовый пункт на пути осуществления всечеловеческого предназначения.
Именно такое понимание идей Данилевского требует от России осознания своего места в мировом историческом процессе, своей миссии по отношению к миру. И именно в таком качестве она может стать центром притяжения для славянского мира. А попытки отгородиться в самодовольстве культурно-исторической исключительности, как сейчас стало модно говорить, контрпродуктивны.
Николай Кузьмин
кандидат философских наук
Просмотров: 9045
